Я вам не просто какой-то кот драный, у меня, видит Бог, в роду и абиссинцы, и персы отметились. Так что, попрошу «на Вы» и без фамильярностей.
Живу я, стало быть, за водосточной трубой. Место, скажу я вам, сказочное. Перспектива изрядная, да и воздух – не то, что у дворовых внизу – атмосфера, одним словом. Сам я поэт по натуре. Вечерами изысканнейшим образом мой профиль на фоне Луны смотрится. Все местные кошки сбегаются на меня посмотреть. Только не чета я им, крови-с не велят-с. Больше всего на свете люблю я сам по себе по крыше прогуливаться. А, случись, творческий дух нападет, так я и спинкой об антенну потрусь, и искру пущу, благо, шерсть у меня густая, шелковистая.
А какие особы ко мне на свидание ходят, любой сиамец позавидует! Им ведь что: песенку промурлычешь, о Луне пропоешь, при случае сосиской угостишь – располагает лучше некуда! Тут на днях одна ангорка забегала, так мы с ней и про Лимонова, и про Набокова, одним словом, хвост трубой, спина дугой. Состоялось, короче, все как нельзя лучше.
А я страсть как авантюру люблю: мне по ночам гулять – самое милое дело. Вот иду я, значит после бурной ночи по карнизу, сам на себя не нарадуюсь: «Ай да красавчик, ай да самец!», – говорю это я себе, и вдруг в окне четвертого этажа наблюдаю одинокую особу – на рояле сидит, хвостом по клавишам бьет. Ну я, соответственно, прошелся артистично пару раз перед окном, смотрю, красотка уши напрягла, усы топорщит.
Я пригляделся: на рояле ноты разбросаны, она, стало быть, на них и возлежит. А я ей раз – про Моцарта красивую сентенцию запустил. Реагирует, пушистая бестия, ушами двигает. Ну, думаю, вот он мой час наступил, сейчас я к ней в профиль развернусь. Расположился половчее, выбрал излюбленный ракурс, затих, выжидая. И вдруг, глазам своим не верю: выходит эта краля на подоконник, лапки так интеллигентно сложила, морду свою пушистую вредную повернула и как рявкнет на весь двор: «А ну-ка брысь, фазан напыщенный!». Я как был, так и сел на хвост: «Это вы мне?», – говорю, а сам перед ее носом родословной машу. И что бы вы думали, эта нахалка, к моей родословной ну никакого почтения не проявляет. Грустно мне стало, братцы, поник я весь, даже лоск былой потерял.
Сижу это я, дождем поливаемый, а она о подоконник трется, вроде как зовет куда-то. Я за ней – она на крышу. Я следом – она хвать, уцепилась за кончик Луны и повисла на нем, мурлычет что-то из Бетховена, хвостом звезды метет. «Ай да бестия!», – думаю я, – «И царапнуть жалко, и оставить без ответа ее выходки ну никакой возможности!». Улегся я на спину, глаза закрыл, жду, что будет. И точно, бабское любопытство – оно, не иначе, правит миром. Слышу, мягкий топот по крыше…, глаз приоткрыл…, вижу, подошла, принюхивается, (а сама, бесстыжая, мятой пахнет!). Изловчился я, и хвать ее всеми четырьмя лапами: «Ну что», – говорю, – «будешь еще хвостом мести!». Она глазки зажмурила, урчит чего-то в ответ, вроде как прощения просит. Вот, поди ж ты, пойми этих женщин…
Пушистый защитник